Рассказы о театре

Конечно каждый из нас неоднократно читал "12 стульев" Ильфа и Петрова, этот образец качественного юмора и сатиры, который не стареет со временем. Перечитайте отрывок посвященный посещению Остапом и Кисой театра. И вы удивитесь, так как все узнаваемо. ....Стул, исчезнувший в товарном дворе Октябрьского вокзала, по-прежнему оставался темным пятном на сверкающем плане концессионных работ. Четыре стула в театре Колумба представляли верную добычу. Но театр уезжал в поездку по Волге с тиражным пароходом "Скрябин" и сегодня показывал премьеру "Женитьбы" последним спектаклем сезона. Нужно было решить -- оставаться ли в Москве для розысков пропавшего в просторах Каланчевской площади стула, или выехать вместе с труппой в гастрольное турне. Остап склонялся к последнему.
-- А то, может быть, разделимся? -- спросил Остап. -- Я поеду с театром, а вы оставайтесь и проследите за стулом в товарном дворе.
Но Киса так трусливо моргал седыми ресницами, что Остап не стал продолжать.
-- Из двух зайцев, -- сказал он, -- выбирают того, который пожирнее. Поедем вместе. Но расходы будут велики. Нужны будут деньги. У меня осталось шестьдесят рублей У вас сколько? Ах, я и забыл! В ваши годы девичья любовь так дорого стоит! Постановляю: сегодня мы идем в театр на премьеру "Женитьбы". Не забудьте надеть фрак. Если стулья еще на месте и их не продали за долги соцстраху, завтра же мы выезжаем. Помните,
Воробьянинов, наступает последний акт комедии "Сокровище моей тещи". Приближается финита-ля-комедия, Воробьянинов! Не дышите, мой старый друг! Равнение на рампу! О, моя молодость! О, запах кулис! Сколько воспоминаний! Сколько интриг! Сколько таланту я показал в свое время в роли Гамлета! Одним словом, заседание продолжается! Из экономии шли в театр пешком. Еще было совсем светло, но фонари уже сияли лимонным светом. На глазах у всех погибала весна. Пыль гнала ее с площадей, жаркий ветерок оттесняя ее в переулок. Там старушки приголубливали красавицу и пили с ней чай во двориках, за круглыми столами. Но жизнь весны кончилась -- в люди ее не пускали. Да ей так хотелось к памятнику Пушкина,, где уже прогуливались молодые люди в пестреньких кепках, брюках-дудочках, галстуках "собачья радость" и ботиночках "джимми".
Девушки, осыпанные лиловой пудрой, циркулировали между храмом МСПО и кооперативом "Коммунар" (между б. Филипповым и б. Елисеевым). Девушки внятно ругались. В этот час прохожие замедляли шаги, но не только потому, что Тверская становилась тесна. Московские лошади были не лучше старгородских: они так же нарочно постукивали копытами по торцам мостовой. Велосипедисты бесшумно летели со стадиона "Юных пионеров", с первого большого междугородного матча. Мороженщик катил свой зеленый сундук, полный майского грома, боязливо косясь на милиционера; но милиционер, скованный светящимся семафором, которым регулировал уличное движение, был не опасен.
Во всей этой сутолоке двигались два друга. Соблазны возникали на каждом шагу. В крохотных обжорочках на виду у всей улицы жарили шашлыки карские, кавказские и филейные. Горячий и пронзительный дым восходил к светленькому небу. Из пивных, ресторанчиков и кино "Великий немой" неслась струнная музыка, У трамвайной остановки горячился громкоговоритель.
Нужно было торопиться. Друзья вступили в гулкий вестибюль театра Колумба.
Воробьянинов бросился к кассе и прочел расценку на места.
-- Все-таки, -- сказал он, -- очень дорого. Шестнадцатый ряд -- три рубля.
-- Как я не люблю, -- заметил Остап. -- этих мещан, провинциальных простофиль! Куда вы полезли? Разве вы не видите, что это касса?
-- Ну а куда же? Ведь без билета не пустят!
-- Киса, вы пошляк. В каждом благоустроенном театре есть два окошечка. В окошечко кассы обращаются только влюбленные и богатые наследники. Остальные граждане (их, как можете заметить, подавляющее большинство) обращаются непосредственно в окошечко администратора.
И действительно, перед окошечком кассы стояло человек пять скромно одетых людей. Возможно, это были богатые наследники или влюбленные. Зато у окошечка администратора господствовало оживление. Там стояла цветная очередь. Молодые люди, в фасонных пиджаках и брюках того покроя, который провинциалу может только присниться, уверенно размахивали записочками от знакомых им режиссеров, артистов, редакций, театрального костюмера, начальника района милиции и прочих, тесно связанных с театром лиц, как то: членов ассоциации теа -- и кинокритиков, общества "Слезы бедных матерей", школьного совета "мастерской циркового эксперимента" и какогото "Фортинбраса при Умслопогасе". Человек восемь стояли с записками от Эспера
Эклеровича.
Остап врезался в очередь, растолкал фортинбрасовцев и, крича: "Мне только справку, вы не видите, что я даже калош не снял", пробился к окошечку и заглянул внутрь.
Администратор трудился, как грузчик. Светлый брильянтовый пот орошал его жирное лицо. Телефон тревожил его поминутно и звонил с упорством трамвайного вагона, пробирающегося через Смоленский рынок.
-- Скорее, -- крикнул он Остапу, -- вашу бумажку?
-- Два места, -- сказал Остап тихо, -- в партере,
-- Кому?-- Мне!
-- А кто вы такой, чтобы я давал вам места?
-- А я все-таки думаю, что вы меня знаете.
-- Не узнаю.
Но взгляд незнакомца был так чист, так ясен, что рука администратора сама отвела Остапу два места в одиннадцатом ряду.
-- Ходят всякие, -- сказал администратор, пожимая плечами, -- кто их знает, кто они такие!
Может быть, он из Наркомпроса? Кажется, я его видел в Наркомпросе. Где я его видел? И, машинально выдавая пропуска счастливым теа -- и кинокритикам, притихший Яков Менелаевич продолжал вспоминать, где он видел эти чистые глаза.
Когда все пропуска были выданы и в фойе уменьшили свет, Яков Менелаевич вспомнил: эти чистые глаза, этот уверенный взгляд он видел в Таганской тюрьме в 1922 году, когда и сам сидел там по пустяковому делу.
Из одиннадцатого ряда, где сидели концессионеры, послышался смех. Остапу понравилось музыкальное вступление, исполненное оркестрантами на бутылках, кружках Эсмарха, саксофонах и больших полковых барабанах. Свистнула флейта, и занавес, навевая прохладу, расступился.
К удивлению Воробьянинова, привыкшего к классической интерпретации "Женитьбы",
Подколесина на сцене не было. Порыскав глазами, Ипполит Матвеевич увидел свисающие с потолка фанерные прямоугольники, выкрашенные в основные цвета солнечного спектра.
Ни дверей, ни синих кисейных окон не было. Под разноцветными прямоугольниками танцевали дамочки в больших, вырезанных из черного картона шляпах. Бутылочные стоны вызвали на сцену Подколесина, который врезался в толпу верхом на Степане. Подколесин был наряжен в камергерский мундир. Разогнав дамочек словами, которые в пьесе не значились, Подколесин возопил:
-- Степа-ан!
Одновременное этим он прыгнул в сторону и замер в трудной позе. Кружки Эсмарха загремели.
-- Степа-а-н!! -- повторил Подколесин, делая новый прыжок.
Но так как Степан, стоящий тут же и одетый в барсову шкуру, не откликался, Подколесин трагически спросил:
-- Что же ты молчишь, как Лига наций?
-- Очевидно, я Чемберлена испужался, -- ответил Степан, почесывая шкуру.
Чувствовалось, что Степан оттеснит Подколесина и станет главным персонажем осовремененной пьесы.
-- Ну что, шьет портной сюртук? Прыжок. Удар по кружкам Эсмарха. Степан с усилием сделал стойку на руках и в таком положении ответил:
-- Шьет!
Оркестр сыграл попурри из "Чио-чио-сан". Все это время Степан стоял на руках. Лицо его залилось краской.
-- А что, -- спросил Подколесин, -- не спрашивал ли портной, на что, мол, барину такое хорошее сукно?
Степан, который к тому времени сидел уже в оркестре и обнимал дирижера, ответил:
-- Нет, не спрашивал. Разве он депутат английского парламента?
-- А не спрашивал ли портной, не хочет ли, мол, барин жениться?
-- Портной спрашивал, не хочет ли, мол, барин платить алименты.
После этого свет погас, и публика затопала ногами. Топала она до тех пор, покуда со сцены не послышался голос Подколесина:
-- Граждане! Не волнуйтесь! Свет потушили нарочно, по ходу действия. Этого требует вещественное оформление.
Публика покорилась. Свет так и не зажигался до конца акта. В полной темноте гремели барабаны. С фонарями прошел отряд военных в форме гостиничных швейцаров. Потом, как видно -- на верблюде, приехал Кочкарев. Судить обо всем этом можно было из следующего диалога:
-- Фу, как ты меня испугал! А еще на верблюде приехал!
-- Ах, ты заметил, несмотря на темноту?! А я хотел преподнести тебе сладкое вер-блюдо! В антракте концессионеры прочли афишу:
ЖЕНИТЬБА
Текст -- Н. В. Гоголя.
Стихи -- М. Шершеляфамова.
Литмонтаж -- И. Антиохийского.
Музыкальное сопровождение -- X. Иванова.Автор спектакля -- Ник. Сестрин.
Вещественное оформление -- Симбиевич-Синдиевич.
Свет -- Платон Плащук. Звуковое оформление -- Галкина, Палкина, Малкина, Чалкина и
Залкинда. Грим -- мастерской Крулт. Парики -- Фома Кочура. Мебель -- древесных мастерских Фортинбраса при Умслопогасе им. Валтасара. Инструктор акробатики -Жоржетта Тираспольских. Гидравлический пресс -- под управлением монтера Мечникова.
Афиша набрана, сверстана и отпечатана в школе ФЗУ КРУЛТ
-- Вам нравится? -- робко спросил Ипполит Матвеевич.
-- А вам?
-- Очень интересно, только Степан какой-то странный.
-- А мне не понравилось, -- сказал Остап, -- в особенности то, что мебель у них каких-то мастерских Вогопаса. Не приспособили ли они наши стулья на новый лад?
Эти опасения оказались напрасными. В начале же второго акта все четыре стула были вынесены на сцену неграми в цилиндрах.
Сцена сватовства вызвала наибольший интерес зрительного зала. В ту минуту, когда на протянутой через весь зал проволоке начала спускаться Агафья Тихоновна, страшный оркестр X. Иванова произвел такой шум, что от него одного Агафья Тихоновна должна была бы упасть в публику. Однако Агафья держалась на сцене прекрасно. Она была в трико телесного цвета и мужском котелке. Балансируя зеленым зонтиком с надписью: "Я хочу Подколесина", она переступала по проволоке, и снизу всем были видны ее грязные подошвы, С проволоки она спрыгнула прямо на стул. Одновременно с этим все негры,
Подколесин, Кочкарев в балетных пачках и сваха в костюме вагоновожатого сделали обратное сальто. Затем все отдыхали пять минут, для сокрытия чего был снова погашен свет.
Женихи были очень смешны, в особенности -- Яичница. Вместо него выносили большую яичницу на сковороде. На моряке была мачта с парусом.
Напрасно купец Стариков кричал, что его душат патент и уравнительный. Он не понравился Агафье Тихоновне. Она вышла замуж за Степана. Оба принялись уписывать яичницу, которую подал им обратившийся в лакея Подколесин. Кочкарев с Феклой спели куплеты про Чемберлена и про алименты, которые британский министр взимает с
Германии. На кружках Эсмарха сыграли отходную. И занавес, навевая прохладу, захлопнулся.
-- Я доволен спектаклем, -- сказал Остап, -- стулья в целости. Но нам медлить нечего. Если
Агафья Тихоновна будет ежедневно на них гукаться, то они недолго проживут.
Молодые люди в фасонных пиджаках, толкаясь и смеясь, вникали в тонкости вещественного и звукового оформления.
-- Ну, -- указал Остап, -- вам, Кисочка, надо байбай. Завтра с утра нужно за билетами становиться. Театр в семь вечера выезжает ускоренным в Нижний. Так что вы берите два жестких места для сиденья до Нижнего, Курской дороги. Не беда -- посидим. Всего одна ночь.... 1927 год.